Больше всего я ненавижу наши военно-исторические затеи за одну прискорбную черту – это совершенно недопустимое количество вещей, которые приходится тащить на себе. Вот и сегодня весь этот кошмар: котомки, мешки, чехлы с оружием, рюкзаки, давящие на плечи. Идешь так с этим чудовищем на плечах, да и не идешь вовсе, а сопишь и пыхтишь. И какого я собственно на себе всю эту дрянь волоку? А дальше в обалдевшем от нагрузки сознании мелькают следующие мысли: Господи, зачем мне все это надо? Да не пошло бы все это! В общем мысли нервные, невеселые, как и погода. Сочная зелень деревьев, обильно смоченная каждодневными осадками, подпирает пышную серую тучу. Элегантная терракотовая грязь, развороченная колесами тракторов, изредка напоминает дорогу. Прибавьте к этому двух реконструкторов, увешанных шмотьем, с чавканьем шагающих по грязи, - это и есть утро, вторник, Бородино 2003.

Что такое солнце? Это давно забытое понятие. Воздух в здешних местах упругий от влаги. Что такое люди? Где вы, ау? Эй, бонапартисты, вашу маман, отзовитесь! Видимо, люди это, также как и солнце в этих краях, давно забытое понятие. Действительно, какой осел в такую ослиную погоду поедет на это ослиное Бородино? Впрочем, постойте-ка, вот он, этот, серый небритый, с дряблыми щеками, грязный Луй – надежда и опора всей конной гвардейской французской артиллерии, первый униформист, которого я здесь вижу. Лучше бы мне его не видеть, потупить глаза, рассматривая вон ту большую лужу на пути, и идти, идти своей дорогой, не вступая с ним в диалог. Когда-то он хотел попасть в наш полк, надеюсь, что этого никогда не случится.

Пустынная поляна, жалкие, мокрые немногочисленные палатки, покосившийся влево штырь с французским флагом – это и есть наш лагерь.

Мы у кирасир. Возможно, поселение у них стало нашей роковой ошибкой. Дорсен^[1] сразу взял нас в жесткий оборот, мотивируя это соглашением с нашим дражайшим и обожаемым командиром, да продлит Аллах его вечнозеленые годы! Нам тут же объяснили, «что мы должны и чего мы не должны». Получилось как в фильме «На войне, как на войне»: вы должны выполнять все приказы и поручения славного гвардейского экипажа младшего лейтенанта Дорсенкина: мыть, убирать, защищать как мать родную..., ну и конечно нести всю караульную службу.

- А вот чего мы не должны?

- А не должны вы пререкаться, насмехаться, улыбаться и т.д.

Побросали мы свои вещи и получили первый боевой приказ: быстренько поставить свою 12-местную армейскую палатку. Но нельзя же дать людям возможность самим, вот так вот просто, молча, ставить палатку, как же обойтись без дальновидного совета и ценных указаний – совершенно невозможно. Поэтому налетел на нас лютым коршуном Миша-кирасир^[2]. Растопырил усы с бакенами и давай советовать, как же это она ставится армейс-ка-я паа-лат-ка!! Положим, про колышки мы и сами знаем, только виду не подаем – надо же сделать человеку приятное. Перед вами два форменных придурка, которые ни фига не смыслят в святая святых, установлении армейской палатки. Научите, расскажите, разверните во всю палаточную ширь свой кирасирский интеллект!

После палатки я решил нарубить дров для костра. Я, городской житель, решил нарубить дров для костра, раньше у меня это получалось весьма сносно. Взмахнул я топором, да как стукнул! Раз, и вот первый же «дров», подлетев, врезал мне с разворота так, что в глазах потемнело. И скоро мой левый глаз заплыл пухлым, здоровенным синяком. Больше дров за это ЕББ^[3] я уже не колол, предпочитая заниматься их собирательством.

Кирасиры – молодцы, приехав задолго до нас, и увидев, в какую кашу превратились здешние поля, тут же дунули в Можайск на закупку резиновых сапог. Что еще замечательно в кирасирах так это то, что у них почти никто не пьет! Вот вы, хоть раз видели полк – группу реконструкторов, где почти никто не пьет? Я тоже – нет. Удивительно, не правда ли: все в резиновых сапогах и никто не пьет.

[1] «Дорсен», Алексей Рощин - командир клуба исторической реконструкции «5-й кирасирский полк» французской императорской армии.

[2] По фамилии Шмаевич.

[3] ЕББ - ежегодная Бородинская баталия.

Под вечер меланхоличный луч пробился через толстые тучи. Стало тепло и солнечно. Мы получили небольшую передышку от лагерных забот и использовали ее с максимальной пользой для себя: удрали под шумок в русский гвардейский лагерь. Ну, я вам доложу, это что-то! Это что-то состоит из белых рядов палаток павловцев, преображенцев и семеновцев, из тента, длинного деревянного стола и спящего Андрюши Штина. Когда он проснулся, на мир смотрели два круглых голубых глаза на розовой небритой физиономии.

– Серега, ты что ли? И Герцог? Уроды, блин! Ребя-ята, как я вас люблю, уроды! Ой, мне, кажется, надо пописать. Так или почти так приветствовал нас сей достойный во всех отношениях человек.

Катенька – обожаемая женщина Штинского – угостила нас компотом. Это, собственно, сам горячий компот, сахар - по вкусу и отдельно, водка - по вкусу и отдельно. Все вместе отличный напиток.

Вечер, солнышко светит, мы за столом разговоры разговариваем. Помимо компота Катя угостила нас щами! Это на Бородино роскошь. В груде посуды на столе есть любопытный предмет: старинная банка толстого коричневого стекла, с надписью «вазелин». Герцог захихикал. Эта штука принадлежит Штинскому, он купил ее в антикварном магазине и теперь постоянно возит банку с собой. Банка оказалась пустой! Герцог хихикнул снова, отпуская похабные остроты в адрес преображенцев вообще и Штинского в частности. Мои любопытные ручонки разбежались по столу и наткнулись на еще один любопытный предмет: кальян. Вот чего-чего, а кальян на Бородино мне уж точно видеть не приходилось. Его хозяин очень колоритный, как, впрочем, и сам кальян. Хозяин - круглый, камуфлированый, с острым носом, седыми усами и в малиновой феске^[4]. Я попросил попробовать, он согласился и неторопливо, с чувством, с тактом, с расстановкой, если так можно выразиться, зарядил кальян. Неспешно куря, превращаешься в настоящего турка. Незаметно на макушке растет феска и появляется восточный акцент, становишься неторопливым в движениях, возникает чувство комфорта и неги^[5].

[4] Ромуальд Николаевич Климов-старший.

[5] Тем временем Герцог в поте лица вытаскивал застрявший джип. Джип, впрочем, так и остался в грязи, Герцог тоже. Я курю кальян.

Среда. Здравствуй, тетя Жопа! Дождь опять.

Утром, после завтрака, раздражение от дождя вылилось в настоящую ссору. Дорсен сначала сказал что-то безобидное Матвею. Кажется, на счет манеры приготовления последним завтрака. Матвей тут же ответил, сначала тоже безобидно, а вот потом его поэтические слова и выражения набрали остроты, силы и голоса. Вместе с отвратительной погодой это вызвало наигативнейший импульс у нашего славного лейтенанта. С неба шел дождь, а из Дорсена отборные ругательства. Дорсен в кратких, сильных и емких выражениях высказал свое видение проблемы, а также Матвея, и его стряпни. А вот когда выражения стали подходить к концу, а злоба еще пока не собиралась утихать, он взял да и запустил в Матвея тарелкой, а заодно и антикварной ложкой тоже. Как говорится, на всякий контрольный случай. Впрочем, поскольку Дорсен прежде всего отличный кирасир, а не ворошиловский стрелок, то оба предмета, совершив диковинную траекторию, и забрызгивая по дороге всех кашей, угодили не в Матвея с кухней, а в коновязь и дорсеновского мерина Рому. Впрочем, у Дорсена осталась для метания еще пара старинных бронзовых канделябров. И он метнул бы их непременно, если бы не боязнь за здоровье собственной лошади. Ведь тарелка с кашей - это одно, а вот бронзовый канделябр – это совсем другое. Причем, это другое весьма увесистое – можно и башку проломить. Да и к тому же наш лейтенант после первого броска уже заметно поостыл и, надо заметить, тут же извинился за свою минутную вспышку гнева и за пролетевшую над нашим лагерем тарелку с кашей на борту.

Наступил четверг. Дождь – гад, замучил совершенно! Здесь, на поле, разработана новая система непромокаемой обуви – полиэтиленовые мешки. Выглядит это очень смешно. Идет, допустим, какой-нибудь фузилер: сам щуплый длинный очкарик, а на ногах пакеты: один с надписью «Coca-Cola», а другой - из сети магазинов «Пятерочка».

Новоприезжающие друзья-товарищи, недавно вымытые, еще свежие, веселые, пахнущие шампунем, дразнятся, завидев мой огромный бланш под глазом. Особенно неудобно перед девушками. Ничего, существует древний постулат об украшении мужчин шрамами. Якобы, это красиво. Будем надеяться, что это, действительно, так^[6].

[6] Вообще существует другой постулат от Белкина: «Куда солдата не поцелуй – везде жопа».

Наконец-то привезли лошадей, первую партию. Это любопытно. Конюшня, у которой договор с кирасирами, привозит в коневозке тройку лошадок – больше туда не помещается. Из-за непролазной грязи они останавливаются на шоссе. Три наших погонщика шлепают туда. Там они седлаются и перегоняют партию в лагерь. И так повторяется 4 раза подряд, пока лошадей не станет 12. Две - наших, десять – кирасирских. Мне тоже довелось перегонять одну из партий. Вечером мы отправились за ними. Кое-где на поле виднелись увязшие в грязи иномарки и отечественные машины. Их бросили и оставили под сигнализацией, как будто кто-то смог бы их оттуда стащить. Мы хлюпаем по направлению к дороге – вот и она, и фургон. Лошадей уже оседлали и вывели на дорогу. Забавный был с ними конюх: классический кубанский казак из классического советского кино. Но напрочь лишен кино-казачьего лоска. Был он небрит, какой-то землистый весь (или это загар?), с дешевой «Примой» во рту, в косматой бурке и кубанке со звездой! Бурку и кубанку я видел впервые в жизни, очень здорово! Только бурка больно косматая, грязная какая-то, пыльная. Того и гляди, встряхнешь ее посильней и погань всякая в разные стороны полетит, и насекомые полезут.

Классный конюх, зовут Андрей, он спросил меня, подводя здоровенную лошадь: «Ну что, казачок, справишься?». Это что же, думаю, я казачок? Хи-хи. Лошадка, на которую меня закинули (не лошадь, а мамонт!), была круглая, черная, горячая, в общем отличная штука. Ее седло, оголовье, повод были из черной кожи. Все было сплошь усеяно металлическими клепками. Стремена оплетены кожаными ремнями и, может быть, не имели металлической основы. Во всяком случае, мне так показалось. Вообще, все это убранство напоминало что-то цыганско-индейское, дико папуасское.

Мы едем в галоп. Полнеба стало красным, быстро темнеет. Внизу, под копытами, чавкала и разлеталась грязь. Ух, круто! Я, как ребенок, радовался этому факту. Моя лошадка, почувствовав свободу и быстрый бег, набирала обороты, обгоняя своих и моих коллег.

Пятница. Сегодня началась наша новая служба, в полном смысле слова. Всякие там лошадкины премудрости посыпались на нас, как из рога изобилия: как кормить-поить, и главное – чем, как чистить, как седлать и пр. У кирасир есть пара отличнейших «дядек» – преподавателей этой сложной конной науки. Они – доки терпеливо показывали и объясняли нам, что же такое лошадь. За что им, конечно, спасибо, поклон до мать сыра земли и глубокий книксен. Любопытно и то, что все дядьки-преподаватели – бывшей русской службы, литовские уланы Миша Шмаевич и Илья Туровский. А также супер мега унтер небезызвестный «трахмистр и вротмистр» Костя Пакин, бывший полковник новгородских кирасир. Он, молодчина, привез мне на Бородино отлично сшитый чепрак и чемодан. Благодаря чему, Сережка имел возможность пофорсить перед друзьями и однополчанами долгожданными обновками, хотя денег – паршивец, так и не заплатил (пока).

Дорсен предлагает сыграть в покер на полк! Герцог радостно потирает руки: считайте, что 5-ый кирасирский у нас в кармане, весь. Хотя лучше вместо кирасир выиграть бы нам одного Костю в бессрочное драгунское рабство.

В это день, да и в предыдущие тоже, все в каком-то тупом упоении напевали песенку про лето из известного мультика «Дед Мороз и лето». Только слова у нее были специфические:

Причем, когда дело доходило до припева, лялякали все с каким-то особенным идиотством. Самое смешное заключалось в том, что погода все эти дни была диаметрально противоположна этой веселой переделке, хотя вот это то для нас не было смешным.

После завтрака и чистки лошадей папаша Сэн решил устроить конные учения. Но перед этим он захотел съездить на сборное командирское место, почему то в моем сопровождении.

Хочется немного рассказать о новинках в Дорсеновском гардеробе и в лошадкином снаряжении. Редингот нынче в моде – я уже вижу третий по счету экземпляр. Первые два принадлежат Мимилю и Удино^[7]. Мимилевский редингот классический, светло-серый, очень эффектный, скорее всего из офицерского шинельного отреза. Редингот Удино синий с красной подкладкой. Иногда он отворачивает борта у воротника наружу и тогда появляются красные роскошные лацканы – а-ля командир Люфтваффе, Герман Геринг. Удино в этой одежде настоящий партайгеноссе. Редингот Дорсена – синий с белыми пуговицами, очень скромно и изящно. В общем, супер вещь! Может и мне тоже сшить такой же зеленый или красный? Надо подумать.

Восхитительно конное Дорсеновское снаряжение – сразу видно человек хорошо зарабатывает и тратит баснословные тысячи на свое увлечение, о чем свидетельствуют совершенно уникальные вещи, например, офицерское седло. Точная копия седла того времени: ремни, оголовье, латунные стремена и мундштуки – все в завитушках. А чепрак! «Это опера «Кармен»», когда Дорсен седлает свою лошадь. На седло он кладет парадный офицерский чепрак, огромный темно-синий с толстым серебряным галуном и шитыми в ручную гренадами. Порой эти гренады напоминают серебряных осьминожек растопыривших свои многочисленные щупальца. Серебряный галун не совсем чтобы достоверный, он из синтетического серебра, продается в любой фурнитуре и стоит рублей 40 за метр, но зато на чепраке есть красные кожаные вставки под подпругу. Это круто! Прелесть этого может понять и ощутить только любящий форму, как маму, папу и еще кого-нибудь из семьи, человек. Штатскому Шпаковичу сие недоступно. Шпак^[8], правда, может в приливы благодушно-патриотического настроения полюбоваться старинным парадом на пыльной музейной картине, крякнуть задумчиво «Да-аа.., богатыри, мать рас так! Не мы...» и пойти себе дальше, ковыряя в носу, якобы о чем-то размышляя.

Итак, на чем мы остановились? Да, Дорсен захотел съездить на сборное командирское место, почему-то в моем сопровождении. Собственно, я то ему был нужен только как держалка для лошади, пока он будет совещаться. И мы поехали. Вернее, поехал только Дорсен, а я поехал по земле, собирая колышки и веревочные ограждения кирасирской палатки. Мой Шериф, маленький рыжий паршивец стоял рядом похрюкивая, довольный своей проделкой. Оказывается, он не выносит одиночества, предпочитая стадность всему на свете. Когда он увидел, что снаряжают его одного, а друзья-товарищи остаются под тентом коновязи, он тут же забузил. В итоге, ваш покорный слуга в два счета оказался на земле, очень удивленный и с колышком в руке, что послужило небольшим развлечением для французского лагеря. Что ж, тоже неплохо. Дальше было «укрощение строптивого» в исполнении Ильи Туровского и рыжего мерина по кличке Шериф. Через 5-10 минут интенсивного родео лошадь была возвращена мне мирным, ласковым коняжкой. Уси-пуси, ну, нашкодившая жаба, иди к папочке. Рыжий Шериф как бы оправдывался, что вы, что вы, я больше не буду, я пошутил, я хороший, не сердитесь. Я собственно не сердился, только хмыкнул сопливым носом. – С тебя тортик, - сказал Илья.

[7] Мимиль – он же Домениль, он же дядя Паша, он же Павел Викторович Суслов – командир группы военно-исторической реконструкции 2-ой конскрипт-шассерский полк (4-й полк вольтижеров) Молодой Гвардии. Удино – Константин Ерунов, командир клуба 46-й линейный полк.

[8] Шпак, Шпакович, Шпакский – имеется в виду сугубо гражданский человек.

После командирской сходки в русском гвардейском лагере мы дождались остальных и поехали на кав.маневры. Ух, как вспомню! Вообще надо сказать, что наше городское современное житье – скука невообразимая. Вам, современные люди, тяжело понять, как здорово ехать верхом, как здорово скрипят седла и ухают копыта по дороге. Эта игра-служба придает некий колорит повседневному прозябанию и возвращает к жизни давно утраченную романтику. Вот мы спускаемся с дороги на еще пока пустую и спокойную поляну. Через пару дней я посмотрю, что с ней будет. Вот мы разворачиваемся в линию и атакуем воображаемое каре московских спешенных драгун. С лязгом, грохотом несемся мы на предполагаемого противника. Объезжаем его, равняемся и вспахиваем поле дальше своими воинскими экзерцициями. Вот мы делаем вольты на рыси всем строем. Оля подает сигналы осипшей трубой. Вот сворачиваемся в колонну и разворачиваемся в линию, атакуем и убегаем. Собираемся и вновь атакуем. Удивительное дело, но я чувствую, что у меня неплохо получается! Видимо, это все же заслуга лошади, а не моя. А Герцог-то, Герцог! Глядите-ка, и равняется и рысит, и галопирует! Герцуня отчаянно мозолил попу седлом, но не отставал от остальных. Дорсен и Костя его хвалят. В одной из последних учебных атак Герцуня вдруг облысел на ходу. Точнее облысела его каска! В один миг на ней не осталось ни единого волоса и все присутствующие узрели сверкающую латунную лысину герцогского шлема. О ужас, Герцог облысел! В последствии, уже в лагере он долго чинил свою каску, приворачивая проволокой и приклеивая на жвачку отвалившийся конский хвост.

Сейчас мы уезжаем. Мы оставляем помятое поле - нашу будущую игральную площадку. Пока на нем никого нет, но это только пока...

С погодой, наконец, удалось договориться. Солнце, будьте любезны, и голубое небо. Мы едем по двое, с гиком-песней. Навстречу группы праздношатающихся граждан, скалятся во все 32 желтых. Но нам-то что на их оскалы. Поем дальше: «Жил-был сеньор еще не старый...». Кстати, на мотив этой песни (из кинофильма «Дуэнья») превосходно кладется масса стихов и песен, допустим такие: «Кавалергардов век не долог» или «Белеет парус одинокий», или «По полю танки грохотали», или «Мой дядя самых честных правил», или «Вставай, проклятьем заклейменный», или, наконец, песня песен «Марсельеза». Как правило, поется только первый куплет всех вышеперечисленных стихов, потом добавляется парамканье припева: пам-пам, пара-пара-пам, пам-пам-пам-пам-пам! И так до бесконечности и всеобщего смеха. Если у вас есть слух, попробуйте спеть. Если нет, то все равно попробуйте – должно получиться, у нас ведь получается.

А вот за поворотом очаровательная сельская идиллия – продуктовый магазин. Мы притормозили. Магазин сельский, постройки – вторая половина 20 века, в стиле постсоцреализм. Фас – пустые витрины, анфас – густые деревья. Перед дверью площадка с лужами и корявым старым асфальтом. 9 кирасир и 2 драгуна отражаются в мутных витринных стеклах. 10-й кирасир вошел вовнутрь и занял свой пост в сельской очереди. Никогда не видели французского кирасира в очереди? Вот он бренькает шпорой и бормочет навязчивой бабушке, что он, мол, тут стоял.

Хочется повыпендриваться и въехать в магазин на лошади, так сказать, поторопить общественность и продавца. Подцепить палашом кольцо колбасы, нагло гоготнуть и выехать с добычей обратно. На касках и кирасах играет глянцем солнечный луч, на душе радостно.

«Глядь, откуда ни возьмись» маленький Андрюша Штинский и Катюша вместе с ним. У Катюши палочка на плече, к ней привязаны резиновые сапоги – необходимая часть женского туалета, а также и мужского на Бородино этого года. Они любуются нами, а я чувствую, как из-под моей каски пробивается золотистый нимб. Гудим о том, о сем весело и беззаботно. Вот и двенадцатый с покупками. Ух ты, пиво! Я беру. Едем.

За этот вечер мы многое успели сделать. Во-первых, сегодня пятница, стало быть униформисты поперли, как грибы после дождя. И точно, стоит стукнуть первой пятнице сентября, как, будьте любезны, автобусы идут нескончаемой чередой. Из Москвы, Санкт-Петербурга, Воронежа, Минска, Севастополя и т.д. Полные киверов, ружей, тесаков, алкоголя и нашего очумелого брата-реконструктора. Стало быть, вечер будет буйным и до отказа забитым свиданиями, возлияниями, лобызаниями, воспоминаниями!

Для начала нами был совершен променад в 46-ую сторону^[9], а потом к легкачам^[10]. У тех и у других вызвал удивление аглицкий^[11] цвет моей куртки и фингал на морде. Насчет морды, очень смешно. Каждый из спрашивающих, естественно, думает, что меня кто-то хорошенько поколотил и ждет, что я назову обидчика, видимо, желая расправиться с ним и отстоять Сергунькину честь. Когда же все узнают, что это всего лишь дрова, и они уже давным-давно сгорели в костре полкового бивака (я отомщен!), то никто не хочет в это верить. Что же насчет куртки? Это проще простого – я, собственно говоря, так выпендриваюсь. Я мог бы сделать форменную зеленую, но у меня не было зеленого сукна. Впрочем, я не особо старался его найти.

[9] Имеется в виду группа военно-исторической реконструкции 46-ой линейный полк французской императорской армии.

[10] 15-ый полк легкой пехоты французской императорской армии - Клуб с отделениями в С-Петербурге, Самаре и Москве.

[11] Красный.

В кругу легкачей появились незнакомые самарско-московские лица. Эти последние стояли обособленно под тентом, гомоня о чем-то своем, без особого желания с нами знакомиться. Зато питерцы, развалясь на козырных сухих местах, с большим энтузиазмом и сердечностью приветствовали нас с Герцогом. Проснулся Шмелев. Он единственный, кто рад моей красной обновке. Еще бы, более проанглийских настроений нет даже у самой Елизаветы^[12]. Костя Евтеев предложил коньяка: - Это тот самый, говорит, ну, помнишь, который у тебя дома пили. Пять литров. – Помню, а как же, - меня аж передернуло. Вот и Вася выполз из палатки, мрачный и в очках. – Вася, в очередной раз ищешь свою кружку или куешь цепь, чтобы она не убежала? – Кую. – Вася, а, Вася, я написал про тебя стишок на мотив «Дуни»:

- Очень смешно, - сказал Вася, поправляя очки, - какая легкость слога, какой полет фантазии, какая рифма!

Очень хорошо мы запировали тогда у легкачей. Легкачи – молодцы! Кутить у них одно удовольствие. Я выпил и расчувствовался, чуть не всплакнул на густой зеленый эполет любезных шассеров. Сопли сии были вызваны вынужденным обществом москвичей. За все то время, что мы на Бородино, ни одной питерской рожи (или почти ни одной), а сплошь рожи московские, холеные, бархатные. От такой холености можно и загрустить. А еще молодцы потому, что привезли с собой двух замечательных девушек. И вот теперь эти девушки, не испугавшись психов и погоды, сидят и мило улыбаются, хохочут и вообще всякие приятности болтают. По поводу их приезда была распита бутылка шампанского. Стало темнеть и где-то там внутри какая-то бесовщинка звала на дальнейшие подвиги. Помимо бесовщинки внутри, снаружи на то же звали Вася и Герцог.

- Ладно, ладно, идем. А куда?

- К преображенцам.

[12] Имеется в виду английская королева Елизавета II.

... кутеж и гудеж был велик и шумен. Да он собственно и не прекращался. У костра, тесно сбившись пели песни. Оранжевые блики гуляли по красным носам и фуражкам собравшихся. Пар шел от их могучего дыхания и спетых строф. Воздух сотрясался от мощного : «Ох уе-, ох уехал на маневры! К себе в рот-, к себе в роту кирасир!» Центровое место занимал Женя Самсонов, гатчинец в белом колете и бескозырке. Я уселся рядом. Он дирижировал хором с помощью своего огромного кулака, и сам выводил песенные кренделя. Слева - Владимир Николаевич «Лепик», ведущий гравер Европы, вдохновенно подпевал. Справа – красный нос Де Франса и совершенно косой Сашка К. с девицами. Девицам смешно и весело. А ну, давай кидать Сашку с седушки и сверху на него забираться и прыгать. Видимо это для того, чтобы он поглубже ушел в грязь в своем новом роскошном офицерском сюртуке. Давеча днем, будучи еще трезвым, он заходил к нам в блестящих офицерских обновках. Темно-зеленый сюртук и фуражка из отличного сукна. Выпушки, подкладка – красные, пуговки блестят, шовчик к шовчику, все идеально по фигуре. Любо-дорого было посмотреть на человека. А теперь уж даже не знаю, смотреть на человека или все-таки не стоит.

Отогревшись немного у костра, я пошел к столу под тентом. Здесь нашел я угощенье, в которое уже запустили свои хоботки Вася с Герцогом. На скамейке сидел Бориска и баил баички. Да и вообще много тут всякого хорошего народа собралось, были и девушки. Одна из них присела рядом, ласково улыбнулась. Ну, думаю, сейчас целоваться будем. Ан нет. Спрашивает она меня, набрав побольше меда в голос:

- Скажите, пожалуйста, а вы драгун?

- Да, отвечаю, еще какой драгун.

- Ну, если вы такой драгун, проводите нас с подружкой в ваш лагерь.

- Простите, - опешил я, - в наш лагерь?!

- Да. Ведь у вас в лагере музыка играет?

Не знал, что наши кирасиры у себя дискотеку устроили! Буйное воображение нарисовало пляшущих кирасир в ярких трусах-бермудах, в касках с султанами и солнечных очках. Модный дэнс в неоновых огнях, напитки и специально приглашенные маркитантки. Да нет, не может быть! Потом до меня наконец дошло, куда хотят эти девушки. Московский драгунский полк вот уже третий день колбасится, устроив из своего бивака заправский ночной клуб. – Ничем не могу помочь, барышня.

- Как же так? Вы же драгун.

- Ну так я же драгун французский, а ритмы современные в лагере русских драгун. Меня и самого туда не пустят, выгонят в зашей.

- А, протянула девушка, - пойдем, Люся, здесь мы только время теряем. Вот так моя французскость впервые подвела меня^[13].

Покутив немного весело и беззаботно, мы, прихватив Бориску и фонарик, пошли колобродить дальше. Для начала нам повезло: в кромешной темноте на сырых дровах сидел потерянный, покинутый и больной Владимир Николаевич Лепик. Мы чуть мимо не прошли, ведь он так походил на дрова. Владимир Николаевич был поднят, возвращен к жизни, одет, обут и отнесен к костру, напоен горячим чаем и отдан в надежные руки. Теперь мы были уверены, что великий гравер не умрет вот так просто, «под забором», а будет отнесен в палатку, заботливо накрыт одеялом и, если понадобиться, накормлен диетической кашей и вкусными профилактическими таблетками. И скончается тихо и мирно под надзором друзей и соратников.

Дальше, мы ушли от преображенцев и зачавкали по грязи. Луч фонарика осветил завязших Андрюшу и Катю Штинских. Первая помощь была оказана и прежде всего фонарно подсвечена...

А у легкачей коньяк и песни. Выпито и спето в этот вечер было ой, как много. Но и это еще не все. Конечным пунктом нашей сумбурной попойки стала кирасирская коновязь! Я сказал Бориске с Васей, пойдемте к нам! «Не хотите ли лошадок посмотреть? – Ну, лошадок, так лошадок.» И мы пошли. Помимо лошадок на коновязи находилась ночная смена в лице Матвея, плюс отличный виски, горячий чай, сгущенное молоко, паштет, сыр, хлеб, в общем, все необходимое, чтобы приятно встретить холодный рассвет нового дня.

[13] Вспоминается фраза, сказанная то ли Белкиным, то ли Удино: «Девчонки, идите к нам – мы иностранцы!»